Городская лирика в картинах Нурлана Абишева

На днях купила книгу «A History of Pictures: from Cave to Computer Screen» (История картин: от пещеры до компьютерного экрана). Книга увидела свет в октябре 2016 года и в газете «Гардиан» писали о необычной форме этой книги.

Один из влиятельнейших художников современности Дэвид Хокни и искусствовед Мартин Гейфорд в их совместной книге ведут неторопливую беседу, посвящая читателя в историю живописи, в особенности жанров и техники разных мастеров в разную эпоху.

Листая матовые страницы книги с красивыми репродукциями, наслаждаясь простотой текста, узнавая новое и вникая в неизвестное, в поисках наглядного примера, я смотрю на единственную картину, которая висит в меня в зале. Это – картина Нурлана Абишева. Картина без названия из серии "весенние этюды".

Я ее приобрела в 2014 году, заехав к Нурлану и Шолпан по дороге в аэропорт, в один воскресный вечер, за несколько часов до отлета из Алматы в Европу.

В аэропорту, холст, свёрнутый в рулон и аккуратно завёрнутый в хлопчатобумажный материал, привлек внимание таможенников. Пришлось развернуть картину. Блюстители пошлинных порядков потребовали показать квитанцию. Квитанции у меня не было, так как я купила картину в воскресенье вечером. В кабинете «главного» я отдала оставшиеся в кошельке две тысячи тенге, радостная, что картину не забрали и мне удалось вывезти за десять евро одну из работ Нурлана Абишева, которые лет через 20 будут нам напоминать о нынешнем Алматы. Картина Нурлана – единственный предмет в моем доме, напоминающий мне каждый день о доме на другом континенте, в другой реальности.

С тех пор как я ее обрамила и повесила у себя дома в Брюсселе, заметила интересную тенденцию: кто жил или побывал в Алматы, сразу узнают "хрущевские дома" и "микры" в картине. Не казахстанские гости всегда спрашивают «Где это?» и разговор неминуемо переходит в наше недалёкое прошлое, про нашу жизнь при советском режиме.

Я часто смотрю на картину. Днем, когда свет заливает зал сквозь большие окна, в картине все начинает теплеть и синева неба, уходящая вглубь картины, за уменьшающимися «хрущевками», кусочками выглядывающая сквозь веток деревьев, начинает светлеть и мне кажется, что я вот-вот услышу капли наледи. Видимо, таков эффект натурального света на краску. Вечером, когда наступают сумерки и я закрываю окна шторами, цветовые тона в картине сгущаются под тускловатым светом лампы и вместе с другими предметы в комнате, картина становится ближе, придавая комнате теплый уют. Или, когда кажущиеся порой бесконечными дожди начинают свое грустное шествие по Фландрии, глядя на картину я чувствую пронизывающий мартовский холод Алматы.

Если ближе подойти к картине и внимательно всмотреться в текстуру, очертания предметов расплываются, образы исчезают и остаются короткие штрихи и густые мазки на холсте. Бесцветная весенняя почва из смеси светлых и темных оттенков коричневого цвета, с темно фиолетовыми отделками и с небрежным (или случайным?) прикосновением голубого и контрастирующая ей синева – это то, что Нурлан видел за эти два часа, которые он провел у окна своей квартиры, запечатлевая соседний двор. Что хотел выразить Нурлан – последние попытки зимы продлить свое пребывание и неминуемая весна или это спонтанный всплеск разных эмоций? Нурлан мне сказал, что картину нарисовал после изнурительной и долгой простуды.

Фразу «художник должен быть современным и писать то, что он видит» приписывают Эдуарду Мане.

Эта самая идея лежит в основе Импрессионизма. И возможно, в основе любого художественного мира, претендующего на реальность. Мы, не избалованные обилием художественных музеев и выставок, иногда наивно оцениваем произведение живописи по сходству с фотографией. Мы часто высказываем похожее мнение и про фильмы. В книге Дэвид Хокни делится интересной мыслью про фильмы: «Фильмы – это тоже картины. Раньше в британском английском языка не было слова «фильм» и дети просились пойти на «картину» (picture)».

Мы требуем, чтобы произведения искусства отражали настоящую действительность и чтобы картина была похожа на фотографию. Таково наше восприятие искусства: мы верим в реальность. Но мы не всегда задумываемся, что живопись отличается от фотографии тем, что в картине художник запечатлевает то, что Он видит, а фотограф фиксирует то, что охватывается углом зрения в объективе. Поэтому фотография не имеет такого же эмоционального воздействия как живопись. Вот о чем рассуждают Дэвид Хокни и Мартин Гейфорд в главе «Правда и Красота в эпоху Просвещения»!

Когда смотришь на иллюстрации Парижа в тонких линиях и в светлых тонах Доминика Корбассона, лёгкая аура Парижа чувствуется сразу, но они не вызывают у меня эмоции и ассоциации. Картина Нурлана, несомненно, вызывает во мне чувства и переселяет меня в другое время и в другое пространство: картина уносит меня в мартовские дни Алматы, где я немного уставшая от пронизывающего и влажного холода и тяжелой зимней одежды, радуясь еле заметным знакам весны, спешу домой.

В лирике Нурлана запечатлен образ современного и дорогого нам Алматы и моменты нашей жизни в нем – в хрущевских дворах – символах уходящего века.