Главный санитарный врач Алматы покинул свой пост. Жандарбек Бекшин почти два года находился на передовой борьбы с пандемией COVID-19. Как это было и чем займется экс-чиновник на заслуженном отдыхе, читайте в интервью zakon.kz.
— Жандарбек Мухтарович, вы покидаете пост главного санитарного врача Алматы. Посочувствовать вам или поздравить?
— Хороший вопрос, спасибо! Любой человек когда-нибудь покидает свою должность. Причины у всех разные. У меня же завершается контракт – 5 января 2022 года. Собственно, это продленный контракт. Как вы знаете, законом о госслужбе разрешается продлить контракт на один год и по истечении этого времени человек обязан покинуть свое место, что я и делаю.
Мне причитаются отпускные и, чтобы их получить, нужно уйти в отпуск, поэтому я буквально на пять дней ухожу в отпуск.
После этого, конечно, нужно отдохнуть, потому что два года работать в авральном режиме, без выходных и праздников, сложно. Есть понятие «профессиональное и эмоциональное выгорание», это происходит, если работать в таком бешеном ритме. Это может сказаться и на здоровье, и в этом смысле я, наверное, больше рад, что доработал в добром здравии до заслуженного отдыха.
С другой стороны, конечно, грустно, потому что 40 лет отдано этой службе. Особенно напряженными были последние семь-восемь лет. С 2014 года мы пережили шесть реформ санитарно-эпидемиологической службы. Последняя была в прошлом году. Бесконечное реформирование отнимает много сил. В то же время нужно было обеспечить санитарно-эпидемиологическое благополучие страны.
— Что вам особенно запомнилось в вашей деятельности?
— Очень серьезные вспышки дизентерии и гепатита А или, как мы называем это заболевание, желтухи. Это сейчас, после введения вакцинации против гепатита, по стране регистрируется всего лишь тысяча случаев. А тогда счет шел до ста тысяч, много людей болело желтухой, и только вакцинация помогла максимально приостановить эту болезнь. Если мы и дальше будем работать над ее искоренением, то в скором времени казахстанцы, наверное, забудут, что было такое заболевание.
Также были вспышки сибирской язвы, менингококковой инфекции. Я тогда работал в комитете по обеспечению санитарно-эпидемиологического благополучия, и мне не раз приходилось выезжать для оказания консультативной помощи, как в наши регионы, так и за пределы Казахстана.
Так, в 2013 году выезжал в Кыргызстан, где были зарегистрированы случаи чумы, и мы помогали коллегам организовать диагностику и санитарно-эпидемиологические мероприятия. Задача стояла оценить обстановку и принять меры по закрытию или открытию государственной границы.
На памяти и вспышки кори в 2013 году. Тоже было много случаев, и мы были свидетелями этого. Этот момент мне особенно запомнился, потому что тогда болели дети. В нашей практике это самая печальная заболеваемость. До сих пор перед глазами картина – стоишь посередине реанимационного отделения, а вокруг тебя детишки. Мы тогда провели большой объем работы по вакцинации и смогли стабилизировать ситуацию.
— Антивакцинные настроения тогда тоже были?
— К сожалению… Некоторые граждане активно пытались противодействовать, но, тем не менее, вакцинация была проведена и обстановка стабилизировалась.
Также на памяти события 2009-2011 годов, когда был пандемический грипп H1N1. Тоже серьезные мероприятия проводились, и были случаи, когда нужно было принимать решения. Тогда я понял, что в будущем нам больше всего нужно будет придавать значение вирусным инфекциям и в первую очередь респираторным.
— Почему?
— Эти инфекции распространяются очень быстро, как я обычно говорю, со скоростью реактивного лайнера, и сразу охватывают большие контингенты. Поэтому я впервые тогда еще в городе Астане создал вирусологическую лабораторию, оснастил ее секвенатором. Приборы того поколения долго давали результат – до трех месяцев. Это, конечно, было много, но мы хотя бы знали, с чем имеем дело в той или иной ситуации. В тот момент я понял, что нужно заниматься генетикой для понимания механизма заражения и распространения сегодняшней пандемии.
Незадолго до прихода КВИ в 2019 году по моей инициативе для филиала санэпидэкспертизы города Нур-Султана был приобретен полногеномный секвенатор, который сейчас и работает.
— Что такое секвенатор?
— Это прибор для идентификации вариантов или штаммов возбудителя инфекции. Вот, говорят же, коронавирусная инфекция. А какой именно вариант, определяется методом секвенирования. Сейчас это происходит уже в течение 10 суток, а не в течение трех месяцев, как было раньше. Поэтому я и настаивал на его приобретении.
— Вы всегда были сторонником внедрения современных технологий?
— Без этого сейчас никак нельзя. В этом году мы еще приобрели секвенатор в республиканскую санэпидстанцию и сейчас идет его настройка. Работать с секвенатором – дорогое удовольствие.
Ну и, конечно, запомнилась очень большая работа по купированию вспышки сибирской язвы в Казахстане. Я практически везде был – в Жамбылской, Туркестанской, Карагандинской, Павлодарской областях, где они были зафиксированы. Это антропонозная инфекция, вспышки случаются особенно в жаркое сухое лето. В первую очередь, заражаются животные, от них и продукции животноводства инфекция передается человеку.
— То есть вы занимались преимущественно эпидемиологией?
— Не только. Мы с коллегами очень хорошо поработали по улучшению экспертизы пищевых продуктов в Казахстане: и гормоны стали исследовать, и антибиотики, а также фальсификацию пищевых продуктов.
Также наладили индикацию подмены белка животного происхождения на растительный, молочных белков, жиров, генномодифицированных объектов. Эта работа была оценена Кодексом Алиментариус (международная система стандартов, основанная на принципе «от фермы до вилки»).
В итоге с 2016 года Казахстан возглавляет Европейское бюро Кодекса Алиментариус и первый среди стран СНГ представляет Европу на всемирных форумах по экспертизе пищевых продуктов. Горжусь, что мне удалось внести свой вклад в это дело, выступая на различных форумах в Женеве, Цюрихе, Санкт-Петербурге.
Много работы было проведено и по другим направлениям, в том числе с кадровыми ресурсами. Если раньше в Казахстане было более 9,5 тыс. санитарных врачей и эпидемиологов, то сейчас их менее 1700. Пришлось научиться работать с меньшим количеством специалистов.
Работа эпидемиолога многогранна. За всю свою деятельность где только я не был. Выезжал во все регионы, где были какие-то эпидемиологические осложнения. А многие думают, что мы только питанием занимаемся.
— Говорят, вы реанимировали завод по мембранной технологии в городе Актау, который стоял 10 лет. Это правда?
— Было такое. Аким Мангистауской области Бауржан Мухамеджанов попросил меня приехать, разобраться в ситуации и проконсультировать. До этого в Сингапуре я изучал мембранные технологии, и эти знания помогли мне разобраться с заводом стоимостью 40 млн долларов, который длительное время простаивал и, в конце концов, его реконструировали. В Казахстане впервые в таком масштабе вместо старой технологии была принята мембранная. Сейчас предприятие успешно работает, наращивает мощность.
В таких странах Персидского залива, как Бахрейн, Катар, как раз таки используются мембранные технологии, и проектная мощность доходит до очистки 400-800 тыс. кубометров воды в сутки. Представляете, какая огромная мощность этих технологий, особенно в пустынных местностях, где имеется дефицит воды.
— Мне кажется, что санитарных врачей в нашем обществе не совсем серьезно воспринимают.
— Не только вы так считаете. Даже в Министерстве здравоохранения считали, что надо сократить санитарную службу, убрать эпидемиологов, что мы победили все инфекции. Однако пандемия показала значимость санитарной службы. Поверьте, наши санитарные врачи каждый на своем месте выполняют свою работу.
И когда стали говорить о сокращении, я воспротивился этому, приходилось идти на конфликты с руководством, потому что я не поддерживаю это мнение. Наоборот, я считаю, что надо усиливать санитарную службу.
В 2019 году мы приобрели полногеномный секвенатор, что усилило лабораторные возможности. Серьезную помощь оказал не столько Минздрав, где трудно выбить средства, сколько Совет безопасности. Я просто пошел туда, минуя всех своих вышестоящих руководителей, и напрямую доложил ситуацию.
Сказал, что ситуация неважная, что надо усилить санитарную службу. И нам выделили 2,5 млрд тенге, которые были направлены на диагностику, а теперь уже помогают в борьбе с коронавирусной инфекцией. Также были приобретены 158 единиц транспорта, построена референс-лаборатория особо опасных инфекций, проведен ремонт лабораторий, санэпидстанций территориальных подразделений.
Вся эта работа требовала больших психологических усилий. Были моменты, когда говорили, зачем санитарной службе здания, лаборатории? Даже до такого доходило. И сейчас пандемия показала, что нужно повернуться лицом к этой службе, усиливать ее и межведомственную деятельность, ведь одна санитарная служба ничего не сделает.
— Вы сталкивались в своей работе с сибирской язвой, чумой, дизентерией, корью… Какая из инфекций, на ваш взгляд, самая тяжелая?
— Коронавирусная инфекция. Однозначно. Даже пандемия гриппа получила не такое распространение, как КВИ. Это самая тяжелая инфекция на сегодняшний день, и на борьбу с ней необходимы затратные масштабные противоэпидемические мероприятия.
— Кроме КВИ, в Казахстане сейчас есть какие-нибудь другие инфекции, которых мы должны опасаться?
— Казахстан – огромная страна с различными климатическими поясами и у нас много эндемичных заболеваний. В полупустынных местностях, как, например, Туркестанская, Кызылординская и Жамбылская области – это конго-крымская геморрагическая лихорадка.
Также мы не должны сбрасывать со счетов чуму, поэтому и существует у нас сеть противочумных станций, которые сдерживают ситуацию. Благодаря им мы сейчас не имеем случаев чумы, хотя более 40% территории Казахстана на сегодня эндемичны по чуме.
Следует опасаться и сибирской язвы. Даже если такие заболевания, как сибирская язва и чума, будут проявляться в единичных случаях, это большой стресс для экономики страны. Почему? Потому что это локдауны, не говоря уже о полной приостановке многих видов деятельности. А для коронавирусной инфекции это еще и дистанционная работа.
В прошлом году, если помните, у нас до 80% коллективов уходили на дистанционную работу, чтобы уменьшить контакты, заражения, распространение КВИ. Вакцинации же тогда не было и альтернативы не было. Мы снимали нагрузку на медицинскую службу только ограничительными мерами.
В этом году появилась вакцинация, и это помогло стабилизировать ситуацию. Но, как мы видим, появляются новые вирулентные патогенные штаммы, и мы сейчас проводим дополнительную ревакцинацию.
— Можно ли сейчас доверять ПЦР-тестам? Многие считают, что они не всегда точны...
— Это всего лишь разговоры. ПЦР-тест был и остается золотым стандартом диагностики, другого нет.
Критиканов много. Да, есть сложности, проблемы, но неоспоримое преимущество в диагностике ковида по ПЦР все же есть. Наука не стоит на месте, сейчас уже появляются новые методы исследований, экспресс-диагностика, которая может за 10-15 минут выявить наличие вируса, и другие инновационные технологии.
— Жандарбек Мухтарович, как вы считаете, когда в Казахстане появится «омикрон-штамм»?
— Думаю, в начале января. Это неизбежно.
Посмотрите, сколько наших граждан выезжает за рубеж на отдых. Большое количество. Поэтому заболеваемость может возрасти. Особенно это касается Алматы, ведь к нам приезжают из всех регионов, так как авиалайнеры в основном стартуют из Алматы, Нур-Султана, Шымкента и Актау. Это основные авиационные хабы, воздушные ворота нашей страны, которые должны находиться на приоритетном контроле и этот контроль необходимо усиливать.
Скоро наступят школьные каникулы, родители поедут куда-нибудь с детьми. Многие уже сейчас выехали на отдых на католическое Рождество, и запретить это невозможно.
— Тяжело ли вам было работать главным санитарным врачом Алматы?
— Алматы – мегаполис, здесь сложно работать. Большие миграционные потоки как внутренние, так и внешние и, самое главное, высокая плотность населения. По некоторым данным, Алматы входит в пятерку городов мира, где самая высокая плотность населения. Последняя перепись показала, что у нас два миллиона триста тысяч человек. Плюс пригороды, а это пять районов Алматинской области.
Зная, что здесь высокий уровень медицинских услуг и квалификации врачей, многие во время пандемии едут сюда лечиться. Не секрет, в прошлом году 40% больных, которые лежали в больницах, были жителями пригородов. Мы видели пациентов и из других областей. И здравоохранение Алматы выдержало эту нагрузку.
Трудности упирались в нехватку кадров, лабораторий, тестов, реактивов, расходников, но в довольно сжатые сроки эти вопросы были решены. Так, на сегодня у нас 28 лабораторий, а в прошлом году было всего четыре. Их мощность увеличилась почти в десять раз.
Но больше всего, скажу я вам, тяжело было работать психологически, потому что приходилось принимать новые меры – непопулярные для населения и непонятные для бизнеса. «Почему закрыли, почему остановили», – возмущались люди. И это не только у нас, во всех регионах страны была такая нервозность, но в Алматы особенно, потому что это город бизнеса, город культуры.
Но не только в Казахстане было такое. Вы посмотрите, как реагировали на решения эпидемиологов в Европе, Америке, Австралии. Забастовки, митинги, антиваксеры…
— Вы же свои решения, постановления принимаете не единолично…
— Нет, конечно. Мы все решения принимаем коллегиально, согласовываем с органами власти на местах, с центральными органами, с предпринимателями, совместно ищем такие пути решения, которые бы не мешали развитию бизнеса и в то же время были полезны в борьбе с ковидом.
По итогам уходящего 2021 года все показатели развития перевыполнены. Это, можно сказать, результат баланса интересов предпринимателей и защиты населения города.
— А вы знаете, как в большинстве своем реагировали алматинцы на ваши постановления? Вы смотрите в соцсетях комментарии, касающиеся вас?
— Не смотрел и не смотрю. Мне некогда смотреть, что там пишут сотни блогеров и антиваксеров, мне надо работать. Я смотрю рекомендации ВОЗ, Министерства здравоохранения, правительства, местных властей, читаю профессионалов. Остальных не смотрю, потому что они хотят хайпануть, набрать подписчиков, они же живут за счет этого, это их образ жизни.
— Приходилось ли вам лично общаться с антиваксерами?
— Приходилось. Более того, я первый в стране, кто повел антиваксеров в реанимационное отделение к тяжелобольным пациентам. Говорю им: «Что вы делаете? Видите, как люди мучаются? Это результат вашей «работы».
— И как они реагировали при виде тяжелобольных пациентов?
— Половина из них, заметил, поменяли свои взгляды. Но у меня создалось впечатление, что они отрабатывают какие-то деньги. Потому что, видя этих больных, умирающих, хрипящих, задыхающихся, и стоять на своей позиции, продолжать подрывную работу по вакцинации – это не знаю, каким нужно быть человеком.
Кто их финансирует, обеспечивает такой работой? Нужно отметить высокую режиссуру этой работы. Я знаю, что они даже проходят тренинги, кто что будет говорить. Роли распределены, режиссура есть.
— Вы большой профессионал. Многие ваши коллеги такого уровня уехали за границу в поиске лучшей карьерной доли. У вас не было мыслей покинуть Казахстан?
— Честно говоря, у меня таких мыслей не возникало, потому что в ритме такой работы всегда видишь свою необходимость, значимость, поэтому пословица «Где родился, там и сгодился» это про меня. Мы свои знания должны отдавать своей стране, своей Родине. С другой стороны, здесь мои близкие друзья, родственники, дети, внуки.
— Сколько у вас детей?
– Два сына.
— Тоже врачи?
— Нет. Они, видя работу папы и мамы, сказали, это очень тяжелая работа, еще и малооплачиваемая. В выходные – работа, ночью – подъем, вызовы. Если что-то случится, срочно выезжаешь, вызываешь людей, начинаешь проводить противоэпидемические мероприятия по изоляции, по нахождению этого больного и так далее.
Моя супруга – акушер-гинеколог высшей категории, была оперирующим врачом. Бывало, по 32 часа находилась в больнице. Сутки отработает, а тут привозят тяжелобольную беременную женщину, она же домой не пойдет, остается и дальше работает. И также эпидемиологи: пока всех не найдут, не изолируют, работают до утра.
— Жандарбек Мухтарович, чем вы планируете заняться дальше?
— Есть несколько предложений, но пока не определился.
— Спасибо за беседу!