Эхо Чернобыля: ликвидаторы из Усть-Каменогорска вспоминают те дни

В ночь на 26 апреля 1986 года взорвался четвёртый энергоблок Чернобыльской АЭС. Трагедия, случившаяся на Украине, навсегда останется личной более чем для сотни жителей областного центра, побывавших в Чернобыле. В ликвидации последствий аварии принимали участие инженеры и рабочие Ульбинского металлургического завода, - передает  Almaty.tv со ссылкой на yk-news.kz.

О том, что произошло на Чернобыльской АЭС, инженер-дозиметрист УМЗ Николай Недосеков, как и большинство граждан Советского Союза, узнал во время первомайской демонстрации. В первые дни руководство СССР пыталось замолчать факт страшного происшествия. Жителей города Припять, где жили сотрудники ЧАЭС и их семьи, начали эвакуировать только через сутки после взрыва. Первое сообщение ТАСС об аварии было передано в эфир 28 апреля, но о масштабах трагедии там не сообщалось. Советское правительство признало, что произошла крупная утечка радиации, только после того, как радиоактивное облако накрыло Скандинавский полуостров.

фото Ирины Плотниковой

Сотрудники УМЗ понимали, что такое радиационная катастрофа, лучше, чем рядовые граждане СССР. О радиационных происшествиях, происходящих в мире, их обычно информировали.

   — Что конкретно случилось на четвертом энергоблоке, нам вначале не говорили, — вспоминает Николай Недосеков. — Более-менее внятная информация начала появляться к концу мая, когда наших работников стали отправлять на ликвидацию последствий. В октябре на УМЗ пришла разнарядка: двое инженеров и трое дозиметристов были направлены в Чернобыль. Я провёл там два месяца: октябрь и ноябрь 1986 года.

Ложь и умолчание сопровождали Чернобыльскую катастрофу и после рокового взрыва. Второго октября 1986 года на площадке перед аварийным энергоблоком проходил торжественный митинг в честь возведения защитной стены, прикрывающей основной развал. Фактически же стена была построена тогда лишь наполовину. Под конец торжества перед камерами телеоператоров появились военные вертолёты, заливавшие крыши зданий клеевым раствором, фиксирующим радиоактивную пыль. Одна из машин зацепилась лопастями за трос строительного крана и рухнула возле самой стенки третьего реактора, по счастью, уже заглушенного.

Группа ликвидаторов с УМЗ, в которой был Николай Недосеков, ещё два месяца участвовала в достраивании защитной стены, которую с помпой "открывали" в день этой трагедии. Кадры же гибели вертолёта были обнародованы только год спустя.

   — Чернобыль внешне был прекрасен, — вспоминает осень 1986 года Николай Недосеков. — Идёшь мимо садов, в них спелые груши висят. На первый взгляд, город как город, только все, кто там есть, ходят в спецодежде и респираторах. Местного населения уже не было, только милиция и ликвидаторы. Самое угнетающее — эта пустота. Как в фильмах про войну. Там машина стоит, в песке застряла. Тут мотоциклы. Магазины закрыты. Дома пустые. Всё брошено, как на поле боя. Знаменитый "рыжий лес" — пожелтевший сосновый бор недалеко от реактора. Для человека смертельная доза — 400 рентген. Сосна гибнет при 800. Такое мощное излучение было.

"Мирный атом", приручением которого так гордились в СССР, на поверку оказался не таким уж и мирным. В воспоминаниях ликвидаторов постоянно звучат военные термины. Бойцы пожарной части из Припяти, тушившие пожар, активно полыхавший десять суток, не допустили распространения огня на машинный зал и нового взрыва. Они получили критическую дозу облучения. 31 человек скончался в течение трёх месяцев после аварии.

Дозиметристов в Чернобыле называли "разведчиками". Их задачей было замерять уровень радиации в зоне, где должны были вестись работы. Вслед за ними выполнять задачу шли солдаты-срочники и "партизаны" — резервисты, призванные из запаса. Строительство саркофага не прекращалось ни днём ни ночью. В тёмное время суток зону освещали с подвешенного над реактором аэростата.

   — Допустимая доза за смену — один рентген, — рассказывает Николай Николаевич. — Мы измеряли уровень в том месте, где люди должны были работать, и определяли, сколько времени они могли там провести. "Партизаны" пробегут, поработают — где десять, где пять минут. И всё. Дневная доза получена. Выдавали дозиметры-карандаши, которые замеряли текущий уровень. И на шее у каждого был ещё индивидуальный накопительный дозиметр. Срок пребывания в Чернобыле зависел от того, как быстро накапливалась доза радиации в организме.

Предельная доза облучения, после которой человек больше не мог работать в зоне, — 25 рентген. Но по воспоминаниям участников, когда в накопителе набиралось 20 рент­ген, дальше старались человека на работу не выводить. Сам "разведчик"-дозиметрист из Усть-Каменогорска почти половину своей дозы получил в один день.

   — Я своё выбрал — 24,5 рентгена, — вздыхает Николай Николаевич. — Меня "сожгли" за один раз. Вы­звал представитель правительства и сказал: "Космонавты замерили, что над реактором излучение 200 рентген в час. Необходимо проверить!" Я тогда уже был начальником всего внешнего реактора. И пошли искать. Поднялись по металлической лестнице на 50 метров. Руки были в перчатках, всё равно потом с неделю отмыть не мог — фонили. Прошёл по балке-"мамонту", которая лежала со стороны машинного зала. Она шириной полметра и длиной метров пятьдесят. Нашел, где излучение было 150 рентген в час. Дальше оно, может, и до 200 доходило. Доложил и вернулся. Всего там провёл, наверное, минут пять, набрал 11 рент­ген.

Электрогазосварщик УМЗ Леонид Орлов работал на ЧАЭС летом 1988 года. К тому времени аварийный энергоблок был уже перекрыт. Но работы ликвидаторам всё равно хватало.

   — По разнарядке требовались сварщики и водители, — рассказывает Леонид Николаевич. — В июне 1988 года выехала наша команда из пяти человек. Работали мы в четвёртом районе — это тот самый энергоблок. В завалах арматуру разрезали. Солдаты после нас бежали и развалины растаскивали. Всё это тоже измерялось поминутно. На энергоблоке постоянно заваривали трубопровод, который подавал бетон наверх. Смесь была быстротвердеющая, шла под большим давлением. Трубопровод часто рвало. Нас сажали в свинцовую люльку, поднимали на кране вверх. Дозиметристы там уже проверили уровень. И дальше нас "вели" по микрофону: командовали, когда надо бросать работу и убегать.

Сварщики ставили опалубку для защитных стен, которую потом заполняли бетоном. По воспоминаниям Леонида Орлова, работе очень мешали останки разбившегося в 1986 году вертолёта. Рабочий с УМЗ был в числе тех, кто убирал их. Хвост машины вынести не смогли, просто отодвинули в сторону. Он остался лежать на крыше энергоблока, так и ушёл под бетон.

Последствия работы на Чернобыльской АЭС ликвидаторы из Усть-Каменогорска ощущали на себе многие годы. До 1991 года их состояние ещё отслеживали в медсанчасти УМЗ, проверяли даже здоровье родственников. Но после распада Союза следить за судьбой чернобыльцев перестали практически повсеместно.